Каждый развод - маленькая трагедия, мини-катастрофа, после которой остаются руины разрушенных отношений, пепелище любви, израненные души. Потом далеко не каждому удается снова обрести семейное счастье. Кто-то, конечно, его находит, но есть и такие, кто, вспоминая прежнюю любовь, горько вздыхает да смахивает слезу - вот бы все вернуть...

ТОЛЬКО ЗА! "Самое простое и верное решение - после неудачных попыток устроить личную жизнь вернуться к бывшему", - говорят одни. Ведь кто, как не он, такой родной и привычный, способен утереть слезы отчаяния! Женщины, надеющиеся возобновить отношения с бывшим мужем или возлюбленным, чаще всего встречаются среди знаков РЕЗОНАНСНЫХ СТИХИЙ - ВОЗДУХА и ВОДЫ. Эти стихии находятся в постоянном движении, заставляя Близнецов, Весов, Водолеев (стихия Воздуха) и Раков, Скорпионов, Рыб (стихия Воды) порой выбирать странные, на взгляд окружающих, варианты брачных союзов. В частности, в возвращении старой, но еще не "заржавевшей" любви они не видят ничего плохого. И часто оказываются правы. Не исключено ведь, что после развода экс-супруг сумел избавиться от недостатков, послуживших причиной краха семейной лодки. Также вполне возможно, что, соединившись снова, оба не повторят ошибок прошлого и попытаются построить на новом витке более гармоничные отношения... Замечено, что у Близнецов, Весов, Водолеев второй брак с одним и тем же человеком бывает удачным в том случае, если оба разочаровались в других браках. А для Раков, Скорпионов, Рыб важны совместные переживания некой опасной ситуации (например, болезнь, роды, ДТП), которая известна новому партнеру лишь по рассказам и не вызывает в его душе должного эмоционального отклика.

ВСЕГДА ПРОТИВ! "Нет ничего хуже, чем вернуться к бывшему, - утверждают другие. - В одну реку невозможно войти дважды. Нет, только вперед". И в этом есть своя правда. Вряд ли в распавшейся семье были идеальные отношения. Редкая женщина решится на развод, если ее супруг - образец добродетели, поэтому не стоит снова искушать судьбу. Так чаще всего рассуждают женщины, родившиеся под знаками НЕРЕЗОНАНСНЫХ СТИХИЙ - ОГНЯ и ЗЕМЛИ. И в обоснование своей позиции предъявляют веские аргументы: с возрастом характер не улучшается, а обиды и унижения, пережитые в процессе развода, намертво врезаются в память, которая у представителей нерезонансных стихий гораздо лучше, чем у других. Имеет значение и характер отношений с бывшим мужем или возлюбленным. Так, Овен, Лев, Стрелец (стихия Огня) придают любви такой накал, что в случае неудачи оставляют позади не человека, а, образно говоря, душевные руины. Просто не к кому возвращаться. Психологи полагают, что удачный рывок в прошлое для Огненных знаков возможен лишь в одном случае: если речь идет о возвращении к первой любви, которая в сердце знаков стихии Огня остается главной. Телец, Дева, Козерог (стихия Земли) в большинстве своем однолюбы. Для них развод - настоящее землетрясение и крушение жизненных идеалов. Если это произошло, экс-супруг - враг номер один до седых волос.

Памяти Павла Трощенкова посвящается.

(Из книги «Пятая графа рикошетом»)

На ЗИЛе меня отпустили неожиданно легко, даже подъемные отрабатывать не заставили. Осталось попрощаться с Пашкой Трощенковым, а потом, в поезде, забраться на верхнюю полку и отключиться до самого Ростова. Устала я что-то от недосыпа за эти последние дни.
Но с Пашкой обязательно попрощаться надо. Он говорит, что старая любовь не ржавеет. Я не понимаю, а новая, значит, ржавеет?
- Новая еще может поржаветь, - говорит Трощенков. – А вот старая, проверенная - раз уж от времени не поржавела, значит уже и не грозит ей такая беда.

Я усатых терпеть не могу. Так Пашка мне сразу и не приглянулся. Его дружки-курсанты на первое свиданье с собой притащили, для моральной поддержки. А меня мои девушки из общежития – в тех же целях.
В деревнях принято на танцах знакомиться. В нашем Парке имени Горького тоже танцплощадка есть. Только я туда заходить отказалась. Ростов – не деревня. Публика тут у нас на танцах очень своеобразная. Они, конечно, тоже знакомиться сюда приходят... но чаще получается, что подраться. Девочка, даже самая благовоспитанная, но выросшая на ростовских улицах, с одного взгляда ситуацию осознает. Добровольно в такую авантюру высокоразвитый гуманоид не ввяжется, да и ближним своим не позволит.
Так что ухватила я своих девиц простодушных под белы рученьки и быстренько-быстренько увела от греха подальше.
- Если вы на танцы хотите, идите лучше в Дом Офицеров, - уговариваю я их. – Там хоть не наркоманы собираются, а морячки да курсанты нашего «артиллерийского». Вон их сколько по городу, проходу нет, сами видите. Новый учебный год скоро, последние деньки мальчишки догуливают.
Я с курсантами знакомиться не хочу, а девушки сами стесняются. Вот и шествуем мы, я – гордая, а девчонки – растерянные, под шутливые окрики:
- Девушки, а можно с вами познакомиться?
- Странно, когда я одна, меня мальчики в форме не одолевают своим вниманием, а сегодня, как с цепи посрывались, - жалуюсь я своим спутницам.
- А я бы мечтала с курсантом познакомиться, - задумчиво протянула Галина, как-то странно используя глагольные времена.
Она у нас очень высокая. Узкие для ее комплекции и слишком покатые плечи Галина прячет за оборочками и рюшечками, а немного тяжеловатые бедра скрывают сильно клешеные юбки до середины колена. В такой одежде Галка выглядит стройной длинноногой брюнеткой с узкой талией.
У нее тонкий носик, на мой вкус, слишком уж стремящийся своим кончиком к верхней губе. Глаза и рот у Галки мелковатые. Она их подкрашивает поярче, так что выглядит довольно эффектно. Ее темно-вишневая помада мне очень нравится, но она абсолютно не смотрится на моих полных губах. А если я еще и стрелки подведу черным карандашом вокруг глаз, как это Галка делает, то стану похожа на стопроцентное чучело.
Поэтому я после Галки вторая по эффектности – русая, почти без косметики, среднего телосложения, хотя мне кажется – толстоватая, даже на высоких каблуках. Но я курсантами не интересуюсь. Наверное, после того, как однажды попала на танцы в Дом Офицеров, а меня даже ни разу не пригласили.
Зато меня люди творчества любят, особенно художники. Говорят – классическая модель. Ну и ладно, тоже не каждому дано.
А вот Татьяна у нас в компании совсем непонятно, как оказалась. Мне шестнадцать с половиной, Галине скоро девятнадцать, а Танюше аж двадцать четыре. Она очень взрослая и на первый взгляд очень обыкновенная. В Ростове такие уже старыми девами считаются.
Таня никогда не пользуется косметикой, носит тяжелые немодельные туфли и плотные колготки. И одевается она просто, - во что-нибудь невзрачное и довольно бесформенное, на наш с Галкой взгляд.
Но на самом деле Татьяна интересная, просто она никогда не болтает по пустякам, как мы. Только слушает и улыбается. А потом возьмет, да и расскажет, как ее замуж зовут, а она не решается. Не по сердцу ей ухажер. Вот мы с Галкой и в шоке. Мы-то думали, что в таком возрасте уже хоть за кого-нибудь замуж выскакивают. А Таня наша непростая оказалась. Сама выбирает одной оставаться, пока человека не встретит, чтобы ей нравился.
Про таких девушек, как Татьяна, говорят, что они миниатюрные. Но это если фигуру видно. А Татьяна, как будто специально прячется в своих мешковидных одеждах и старается казаться невзрачной. Она даже помадой не пользуется, и еще у нее белые брови и ресницы. Не бесцветные, как у меня, а совсем белые. Это очень непривычно, как на негативе. Я-то вижу, что лицо у Танюши красивое, губки бантиком, носик аккуратный чуть вздернутый, глаза синие. Но только мужчинам все другое нужно, наверное... чтобы на блюдечке с голубой каемочкой себя женщина подносила, иначе они и не замечают.
Танюша ждет такого, кто заметит ее без краски и перманентной завивки. Но с курсантом она тоже познакомиться хочет.
А он вон как раз в окно выглядывает, знаки какие-то нам подает, поближе подойти уговаривает. Красавчик, я таких не люблю. К тому же, за решеткой окошка Ростовского артиллерийского училища, любой красавчик, активно привлекающий внимание трех «неприступных» девушек, все равно выглядит, как обезьяна.
Татьяна подошла и подняла записку, выпущенную из рук курсантом, теперь уже совершающим откровенные умоляющие манипуляции руками и мимикой, пока наш автобус не подошел.
«Встретимся завтра в 18-00 у памятника Ленину», - гласила записка.
- Хоть бы вопросительный знак для приличия поставили, - возмутилась я, обнаружив окно на втором этаже внезапно опустевшим.
- Инна, ну, пойдем! Ну, пожалуйста, - начали уговаривать меня барышни в два голоса. – Мы без тебя не осмелимся. Мы только познакомимся, посмотрим, кто придет, и уйдем, если тебе компания не понравится.
Ну что с ними делать? Не бросать же, когда люди думают, что у них, может быть, судьба решается.
- Утром посмотрим, - не стала я на всякий случай ничего обещать. Но слабину в моем голосе девушки уже почувствовали и отступать ни в какую не собирались.

С вечера Галина нарядилась в бигуди и приготовила платье к завтрашнему свиданию. А Татьяна принесла бутылку сухого вина, много улыбалась и разговаривала. Попробуй после такого сказать им с утра, что ты не желаешь идти на групповое знакомство. Эх, была не была, наплету-ка я тоже себе косичек, чтобы завтра прическа была попышнее. И почему деревенским девушкам так военные нравятся?
Вот и тетка моя, Нина, младшая дочь бабушки Нюры из Нижнего Новгорода, за военного выскочила. Он ее на голову ниже, маленький, волосенки жидкие, гоношится без устали, а сам краснеет по каждому поводу. Солдаты его ненавидят, как он над ними издевается. Не то по уставу так положено, не то характер такой. Что ни дембель, наш прапорщик из части ни ногой – боится членовредительства. Было уже такое пару раз, подловили его ребята – мало не показалось.
Зато Нинка теперь в Германии живет, за границей. Ну, и что она там видит в воинской части? - их и в город-то только по расписанию выпускают. Нечего советским гражданкам, пусть и по демократической республике, но западной, разгуливать, когда захочется.
Только все равно Нинке подружки завидуют. Думали, так она в девках и останется, раз до двадцати восьми замуж не вышла. Характер у нее не гулящий, из колхоза редко куда выезжает, а местных-то женихов всех давно расхватали, даже самых пропойных и неработящих. Но про Лешку-то рыжего и забыли, пока он училище военное заканчивал да службу дальнюю нес.
Мужик по городам нагулялся, пора бы и жену заводить, а нет ее в городах, оказалось. Деревенские – вот те с понятиями. Баба ведь на всю жизнь полагается – «за детями глядеть», дом содержать, мужика своего ценить. По красоте городские искуснее, конечно. Но вот по складу себе подобрать среди них не легко. Другие они. И заботы у них другие. Домой надо ехать. Там и невесту искать...
Нинка статная, коса до пояса. Образованная к тому же, в конторе работает, интеллигенция. И пироги печет вкусные. А что в девках засиделась, так это может потому, что его, Лешку, и ждала. Ну и что, что по росту он ей не подходит? – некоторым даже нравится, когда баба свысока смотрит. Зато она с ним мир повидает, как жена офицерская. Может, судьба у Нинки такая.
Может, о такой судьбе и подружки мои, Галка с Танюшкой мечтают. Только боязно им в большом городе с незнакомыми парнями разговоры завязывать, вот и пристают ко мне, чтобы за руку на свидание отвела. Мне не трудно, я отведу. Я даже если захочу не отвести, все равно – придется. Потому, что это моя судьба меня там поджидает, а мне про то еще ни сном, ни духом неведомо.

Здравствуйте, девушки! – бодрым голосом, как на параде, огласил общее мужское мнение Трощенков. – Меня Пал Дмитрич зовут, а это Роман и Владимир. Что делать будем?
- Я Инна Юрьевна, а это мои подруги – Галина и Татьяна, - представила я нашу компанию в том же насмешливом тоне. – А вы разве не подготовили прогулочно-развлекательную программу?
- Мы очень старались, честное слово, девочки. Просто за ночь не успели. Придется, как всегда, полагаться на экспромт.
Татьяна, в отличие от меня и Галки, быстро сообразила, что ухажеры наши без денег, так что по ресторанам с нами разгуливать никто не собирается, да и на мороженое, возможно, не стоит рассчитывать. Посему от нее поступило неожиданное предложение купить огромный арбуз и отправиться к нам в общежитие его есть. А бутылка вина у нее припасенная имеется.
«Вообще-то, мне обещали, что мы быстренько от вас отделаемся и пойдем пиво пить. Я вот и воблу вяленную прихватил. Недосуг мне за приличными барышнями ухаживать, старый я уже для прогулок и вздохов под луной. Это вон, орлы мои, помоложе будут. Только стеснительные попались. Как из окошка записки выбрасывать – смелые, а как на реальную свиданку идти, так Трощенков, пойдем с нами - за главного будешь. Не умеют они в большом городе с незнакомыми девицами разговоры завязывать. А особенно с такими языкатыми, как эта ваша – младшенькая. Ясно, пиво отменяется. Развратом тоже не пахнет, вон Ромочке уже от ворот поворот организовали. Ну, и глупый же он все таки! С такими девчонками дружить надо - и не скучно, и покормят всегда... домашней едой. А он как привык быть первым парнем на своей деревне, так и не хочет понять, что в городе он котируется как «хам обыкновенный – одна штука». И выбрал же, идиот, самую молодую и норовистую. Во, козел! – ручкой он мне помахал, и отчалил. А я с его девками теперь разбирайся».
Это Пал Дмитрич так размышлял. А вслух он без остановки молол какую-то ерунду, от чего Танюшка с Галиной звонко смеялись и даже уже по-свойски обхватили его под ручки с обеих сторон.
- Ну, и куда же вы, девушка, Рому отправили? – понимающе улыбается мне Трощенков, когда я обиженная догоняю честную компанию, даже не заметившую моего отсутствия.
- По индивидуальному сексуально-пешеходному маршруту, - огрызаюсь я раздраженно. – Он сообщил, что у него есть ключи от какой-то комнатки со столом и кроватью, и что мы могли бы неплохо провести там время. Много у вас в училище таких идиотов?
- Хватает, конечно, - честно отвечает Пал Дмитрич. – Но нас с Вовочкой вы не бойтесь, мы не такие. Нам бы поговорить в задушевной компании. А за девушками ухаживать в увольнении – только время попусту тратить.
Подружки мои заливаются, раскраснелись от смеха. Что им так нравится в этих великовозрастных студентах? Два мелкорослых усатика в курсантской форме. Хоть бы в штатское, что ли, переоделись. Выходной как никак. Ладно, арбуз же есть едем, а не свататься. Пусть веселятся девочки-мальчики. Народ, вроде, и неплохой. Хорошо, что Ромочка сразу такой дурак оказался, а не потом настроение всем испортил.

Не то арбуз со смешинкою мы купили, не то вино Танюшкино заиграло, но дома и у меня настроение поднялось. Собеседником Пал Дмитрич оказался, каких поискать. Давно я с таким удовольствием в словесном поединке не сталкивалась. Аж за ушами от удовольствия потрескивает. Никто в нашу «беседу» слова вставить не успевает, смехом давятся. А меня даже усы его раздражать перестали. И что он москвич - тоже.
Обычно москвичи такие надменные, чопорные, как будто все вокруг недостойны их по праву рождения. А Трощенков – свой, это сразу видно. Даже странно немного. Или много странно. Что это мне так грустно, когда он уходит? Что это мне так радостно, когда вижу его? Плохи дела мои, не разглядела коварства его вероломного, влюбилась в мужика двадцатичетырехлетнего, старого, усатого, да к тому же – женатого и с ребенком.
Только друзья его на меня странно косятся. Говорят, что испортила я Трощенкова, по бабам бегать совсем перестал. Спрашивают, чем я его приколдовала?
Может чем и приколдовала, да мне с того колдовства ждать нечего. Скоро он бросит училище военное, уедет из Ростова в свою Москву, к своей жене... и больше мы никогда не увидимся... скорее всего.
Но я ошибалась. Как здорово, что я ошибалась. Как часто я представляла себе нашу встречу – стук в дверь, я открываю. На пороге стоит Трощенков и говорит мне спокойно, как будто вчера расстались:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я, - проходи.

Стук в дверь, я открываю. На пороге стоит Трощенков и говорит мне спокойно, как будто вчера расстались:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я, - проходи. Какими судьбами, надолго в Ростове?
- В командировку, на один день. Утром улетаю.

А теперь вот я в «командировке» в Москве, на один день, утром отбываю паровозом в плацкартном вагоне, потому что деньги мы сегодня прогуляем – все, какие имеются. И чем больше этих денег имеется, тем лучше для нас. Потому что нам весело и хорошо. И мы идем по Москве, под проливным дождем, под огромным зонтиком, почему-то, непременно в Елисеевский гастроном, а потом в метро. И к Пашкиной сестре в гости.
Мы втроем, потому что Пашкин друг нас «страхует». Если к сестре нагрянут жена или мама Трощенкова, то я ростовская подруга Пашкиного друга. Конечно, нам никто никогда не поверит, но приличия будут соблюдены. А сейчас перед нами огромная преогромная лужа, которую придется долго и нудно обходить, потому что я в летних туфельках и в белом трикотажном костюме с тесемочками и оборочками. Потому что еще два часа назад было солнечно и по-августовски жарко. А теперь, двое молодых людей окинули взглядом размеры лужи и не сговариваясь (или я не заметила) сложили руки четырехугольным «замком» у меня за спиной.

Оп-па... Я королева. В белом платье под черным зонтиком. Двое великолепных мужчин несут меня над Москвой, под дождем, через лужу... к Елисеевскому гастроному. Добрые женщины улыбаются, злые – скрипят зубами. А мужчин я и вовсе не замечаю, королевам не положено.
Мама Трощенкова, конечно же, приехала с дачи. И, конечно же, на последней электричке. Так что ночь мы догуливали уже по разным друзьям и подругам Пал Дмитрича, до которых могли добраться пешком.
Потому что метро закрылось, а на такси у нас не было денег. «Страховку» мы отпустили домой под утро, а сами отправились на вокзал. Времени до отбытия поезда еще хватало, а мне было спокойно и радостно, потому что теперь я знала, что мы, конечно, увидимся снова - когда-нибудь, но увидимся.
И что старая любовь - не ржавеет.

В народе говорят, что старая любовь не ржавеет. И это так. Могу доказать – я свидетель. Рядом со мной живет любимая женщина современного романтика.
Это моя родная сестра Наташа, а он – ее второй муж Вячеслав.

Сейчас-то нам всем за 60. А начиналось все давным-давно, лет сорок тому назад. Братск еще был стройкой, гремел на всю страну и строительное управление
«Гидромеханизация» было солидным, богатым предприятием.

Казалось бы, такое скучное место – контора! Но это как посмотреть. Вот, например, приемная. За большим столом перед пишущей машинкой сидит девица-красавица. Это моя Наташа. Тогда не было моды на худобу, но она считала себя толстой и постоянно стремилась похудеть хотя бы на два килограмма. Но те, кто смотрел на нее со стороны, считали, что все на месте и худеть не надо. Ее часто сравнивали с киноактрисами, то с Дорониной, то еще с какой-нибудь круглолицей блондинкой. Она к себе относилась с иронией, да и вообще любила пошутить. Отличная была девчонка. Простая, приветливая, со звучным приятным голосом. Люди к ней тянулись, парни пытались ухаживать.

А она была не влюбчивая. Жених появился у нее в 23 года. Подружка привела на день рождения своего нового знакомого, да получается, что подарила. Увидел Толик Наташу, и про ту подружку думать забыл. Он был старше на 4 года, разведен, имел дочь-первоклассницу. Без семьи себя не мыслил, и как человек опытный, применил военную тактику. Чтобы наверняка завоевать равнодушную красавицу, очаровал будущую тещу. Был он рыбак и охотник, работал парашютистом в лесной охране,. Когда мама лежала в больнице, он бегал каждый день с гостинцами. Такого внимания она от родных детей, четверых, не видела. Все у него в руках горело. Ясно было, что лучше мужа Наталье не найти, и другие кандидатуры даже не обсуждались. Собственно, они и раньше не обсуждались, потому что Наталья ко всем относилась ровно, доброжелательно, но…ничего личного!

И, все-таки, из многих парней, признававшихся ей в своих чувствах, как-то выделился один симпатичный мальчик, Слава. Я его тогда не видела, но что-то слышала от нее. Он работал в «Гидромеханизации», так что встречаться с ней мог только на работе. Она посмеивалась над его робостью. Рассказывала, как он стесняется пригласить ее в кино и все-таки приглашает. А ей некогда. Готовились к свадьбе, я шила ей гипюровое платье и такую же шляпу. Слава пытался отговорить Наташу: «Не выходи за Новоселова, не совершай ошибку!» Она только улыбалась: «Не горюй, ты еще встретишь свою судьбу. Я тебе не пара. Подумай, я на два года старше, быстро тебе надоем, ничего хорошего не получится». Вот так - главным аргументом отказа был возраст. Смешно?

А между тем, свадьбу пришлось перенести на месяц. Невеста таяла на глазах. Она редко болеет, но всегда так, что не дай Бог. Ее отправили в Иркутск, в челюстно-лицевой госпиталь. Опухоль была внутри, с виду никаких повреждений не было заметно. Ее даже спрашивали больные: «Что ты здесь делаешь?» Она отшучивалась: «Работать не хочу, спряталась на больничный!» Долго колдовали врачи. Болезнь отступила, когда у нее взяли крошечный кусочек от челюсти и провели «склерозирование». Кровотечения прекратились. Наташа вернулась домой худая и бледная. Ее нежная бело-розовая кожа стала бело-голубоватой. Участковый врач, большой шутник, заметил: «Красься - не красься, а все равно видно, что ты синяя».

Сыграли свадьбу, муж отправился на тушение лесных пожаров, жена осталась у мамы.
Люди поговаривали, что порядок свадебный не соблюли, младшую сестру выдали раньше старшей (это про меня - старшая), будет какое-то наказание. Оно проявилось в бездетности брака. Почему судьба так несправедлива? Уж кому быть матерью, как не Наташе? Хоть на фигуру ее посмотришь - символ материнства, полная грудь, тонкая талия, широкие бедра! Хоть взять ее любовь к детям, а все малыши всегда тянутся к ней! Но не дано… Какой-то гормональный сдвиг. Бывает…

А молодой поклонник уехал учиться по направлению предприятия. Окончил Московский горный институт. Набрался лоска столичного студента. Вернулся элегантным, веселым, уверенным в себе инженером. Кудри, гитара, поэзия, насмешливые реплики обо всем на свете. Счастливые брежневские времена! Эта уверенность в завтрашнем дне, полнота жизни в настоящем… Впрочем, все это подходило к концу. Но еще оставалось время на поиск, какие-то пробы. Перешел на работу в другое место, женился, уехал из Братска.

Прошли годы, случились разные перемены. Я тогда работала в отделе кадров «Гидромеханизации», Наташа уже уволилась и они с Толиком уехали в поселок Мама. Толик вышел на пенсию по выслуге лет, парашютисты рано уходят. Занялся охотой на севере. Наша мама умерла. Я осталась одна с маленькой дочкой. Братья и их жены помогали, чем могли, но мне не хватало моей сестры. Ее не хватало и Славе.

Если отвлечься от сухих фактов, то я так ощущаю тему. Когда-то видела фильм «Легенда о любви» (Лейли и Меджнун). Там звучал голос Меджнуна над крышами восточного города, над мечетями и минаретами, затейливыми дворцами, садами, пустыней: «Лейли –ханум!». Долго тянется «у», с вибрациями, песнь как вселенское прославление имени недоступной возлюбленной, тоска и верность поэта-безумца.

Этот настрой я ощущаю в песнях Славы под гитару. Представляю, что еще студентом он пел о ней, нашей Наташе: «Где тебя отыскать, дорогая пропажа?». Его голос, само чувство летело над огромной страной, над заснеженными сопками. Какие-то частицы или волны достигали сердца Наташи, она вспоминала упрямого паренька, который пытался достучаться до нее когда-то давно. А вселенная внимала этой песне и готовила будущую встречу, несмотря на расстояния и годы, на влияние обстоятельств и людей.

А Слава вернулся в «Гидру», как ласково называли мы свою организацию, правда, не в Братске, а начальником Бурейского участка. В конце месяца начальники всех участков съезжались в нашу контору на закрытие нарядов. Отмечаю командировку Вячеславу Георгиевичу. Он почти не изменился – строен, голубоглаз, разговорчив. Хвастается: «Это мне дочь подарила на 23 февраля» - показывает дорогую авторучку. Как кадровик я знаю всю его анкету, состав семьи: жена Жанна, дочь Наталья. Цепляет глаз год рождения жены. Не на два года, а чуть ли не на девять лет его старше. Девочку считает дочерью, хотя по возрасту отцом ей быть не мог. Позднее появилась внучка, он гордо провозгласил: «Теперь я дед!», - и это было забавно, на деда он был никак не похож.

Времена наступили смутные. Останавливались стройки, заказчики не платили нам за работу, вместо денег в ходу был бартер. Зарплату выдавали всякой ерундой по завышенным ценам. Сводить концы с концами становилось все труднее. Единственный участок, откуда еще немного поступали живые деньги, был Бурейский. Но однажды Вячеслав Георгиевич выдал рабочим зарплату, взял на себя такую смелость.

Произошел скандал, потому что у руководства были на эти деньги совсем другие планы. Их ждали в Братске, мы тоже здесь сидели в ожидании, что нам что-то заплатят за несколько месяцев. В результате строптивец ушел, чтобы уже больше никогда к нам не вернуться. Ушел буквально на улицу. Работы не было, кругом только сокращение штатов. Нашлось где-то место слесаря, устроился. Начал с нуля, потом перешел в ИТР, поднимаясь по служебной лестнице.

В это время Наталья с Толиком жили в поселке городского типа с необычным названием Мама. Кто бы знал, что она обернется им мачехой. Сначала им там очень нравилось. Ах, какой воздух, какие люди, ах, все в черемухе. Все цветет!

Квартиру трехкомнатную отремонтировали всем на диво, дачу засадили, а главное – хозяйство в тайге. У Толика были обширные угодья, где он построил базу и несколько зимовьев. Был у него бизнес-план: приглашать иностранцев - любителей сибирской экзотики на охоту и рыбалку. Есть фотография, на которой улыбается его первый клиент – Джеймс. Да не в этом дело, а в Наталье. Толик считал, что жена должна идти за мужем, «как ниточка за иголочкой». И она шла, забрасывались с вертолета в тайгу и там зимовали. Какие это труды, не каждый знает. Но она не жаловалась, говорила, что после этих лыжных «прогулок» хорошо спится. Устраивала уют в зимовьях, спали на белом, в домашних пижамах. Готовила рябчиков (одни грудки), изысканную рыбу. Ягод, грибов, орехов там в изобилии. Вспоминает, какое вкусное получилось вино из черемухи. Добывали соболя и белку, попадалась норка. Даже на медведя ходила с мужем однажды.

Все это даром не дается, отражается на состоянии человека. У Толика открылась сильная аллергия на мех. Наталья становилась все молчаливее. Выходя из тайги, каждый раз видели, что жизнь абсолютно изменилась. Из рублей делались миллионы, магазинные цены приводили в ступор. Все эти неполадки повлияли на душевное здоровье Толика. Он стал болезненно ревнивым, мучил Наталью подозрениями, абсолютно неосновательными. Обвинял: «Ты оставила меня без детей!», или «Я тебя двадцать лет ношу в рюкзаке. Приспособленец!» Каких-то любовников выдумывал на пустом месте.

Наташа звонила мне, плакала. Что невыносимо становится все это выслушивать. Я испугалась за нее, посоветовала не ходить с ним больше в лес. Не женское это дело, тем более, когда вместо благодарности получаешь незаслуженные оскорбления.
И вот, в сезон 1996 года она с ним не пошла, осталась зимовать в Братске со мной и моей дочерью. Устроилась работать продавцом в киоск.

Однажды поздним зимним вечером раздался длинный телефонный звонок: межгород! Наташа ответила, звонил охотник из Мамы. Вдруг она закричала не своим голосом: «Когда?» Мы с Вероничкой вздрогнули и с ужасом посмотрели друг на друга: что такое?

Охотники выходили из тайги к Новому году через Толиковы территории, нашли сгоревшее зимовье, почти растащенные зверями останки его, которые кое-как собрали в ведро.

Эта трагедия нас совершенно раздавила. До сих пор неясно, как это могло произойти. Именно с ним. Он с детства в тайге. Осторожный, предусмотрительный. А нюх какой, он нетопленное зимовье чуял за километр. Спиртного у него не было.

Многие считают, что его просто подожгли. Но кто? Да, были недоброжелатели, были завистники, но вроде лишних следов не обнаружили. Правда, зима была снежная. По результатам следствия дело закрыли как несчастный случай.

И наша последующая жизнь долго оставалась несчастной. Выживание – это было ключевое слово тогда. Наташу, после привычки к обеспеченной жизни с Толиком, затянула моя нищета. Ей пришлось за бесценок продать квартиру в Маме, то, что осталось от разграбленного имущества Толика. Похоронили его в Братске. Квартиру себе она покупать не стала, так мы и жили в родительской квартире, она со мной вместе поднимала мою дочку, как вторая мама. Через два года меня уволили на пенсию, а Веронике было только 14 лет. Такая была у нас задача – вырастить человечка человеком, а самим «доживать». Мне было 50 лет, Наташе 46.

Наташа работала в хлебном киоске, ездила автобусами в другой жилой район. Зимой мерзла на остановках, летом страдала от жары в крошечном металлическом помещении, набитом горячими упакованными буханками хлеба. Я получала пенсию, обрабатывала большой огород. Так жили еще три-четыре года, пока однажды в Братск не приехал по какому-то своему делу Слава. Он узнал от знакомых, что Наташа в городе, вдова. Нашел этот киоск на автобусной остановке, заглянул в окошко. Она пригласила его прийти к нам в гости на следующий день.

Я приготовила ужин, творожный пирог. Как говорится, роскошь бедных. Но гость явился как из другого мира. Красиво одетый, чернобородый, с дорогими конфетами и вином. Одно слово – жених. Нет, этот визит не был сватовством. Мы собрались поговорить как старые сослуживцы, ведь все варились в недрах одной «Гидры», нам было что обсудить. Слава рассказал о себе. Бурейскую стройку расконсервировали, он активно работал в одном из ведущих управлений, его там прозывали «генералом песчаных карьеров». В том смысле, что он был начальником карьерного хозяйства. Тяжелые времена миновали, жизнь закипела.

Приятно было слушать его, а тем временем моя дочка своими молодыми глазками все увидела и смекнула, что тетю надо выдать замуж. К Наталье и так подступались мужчины с серьезными намерениями, но она от всех шарахалась, даже думать не хотела о новом замужестве.

Через некоторое время от Славы пришло письмо. « Наташа, ты только не говори сразу «нет», подумай, подожди. Я ухожу от жены, мы давно живем как соседи в разных комнатах. Я скоро куплю квартиру и приглашаю тебя к себе»

Тут и вся женская родня наша насела на Наталью: езжай, что ты еще думаешь? Умный, порядочный, самостоятельный, а главное, сколько лет тебя любит!
Думала-думала, боялась, сомневалась, а он звонил, спрашивал, настаивал, - наконец решилась. И не ошиблась. Храню ее письмо: «…а теперь он на седьмом небе от счастья, и я самая красивая, хорошая, любимая, в общем, самая-самая, и теперь он не мыслит жизни без меня и т.п.»

Но не может быть все только сладко. Как ей без нас? А нам без нее? Он работает, она одна дома. Никого не знает. Тоска по дому была всегда с ней. И с друзьями познакомил, и вывозил в Благовещенск, ездили в Китай, отдыхали порой в прекрасных местах дальневосточной природы. Все нравилось ей, поражало, но тянуло обратно, в Братск.

Достроили Бурейскую ГЭС, переехали на Богучанскую. Здесь рядом, мы чаще принимали их у себя. Наконец, и эта работа кончилась, приехали в Братск, купили квартиру недалеко от нас. Можно пешком дойти. Свили красивое гнездышко, нянчимся с моей внучкой, которая зовет Наташу тетей, а Славу просто Славой. Он вышел на пенсию, но по-прежнему моложав и хотел бы что-нибудь строить. Звонили ему друзья: давай на Нижне-Бурейскую, хорошие перспективы! Он, было, вдохновился, но Наталья сказала: « Больше никуда не хочу». Она устала от переездов, чужих углов, долгих разлук с нами. А Слава решил послушать любимую женщину. Не искать счастья за морями, за горами, а ценить то, что есть здесь и сейчас.

Конец истории открытый, потому что она продолжается. Любовь не ржавеет. Любовная лодка не разбивается о быт – быт у них налажен по-хозяйски. Лодка эта, после долгих странствий, причалила к родному берегу. Что будет дальше, покажет время. Одно знаю точно: и в богатстве, и в бедности, и в болезни, и во здравии они будут любить и беречь друг друга до самого конца, о котором пока вспоминать не хочется. Пусть живут, как и заслуживают, долго и счастливо!

Она была так чиста и красива,
Держал её невинно за руку,
Пока мы не осмеливались на первый шаг
В чужом краю.

Земля под ногами еще мягкая, на ней виднеются следы вчерашней процессии. Так много людей собирались на этом солнечном пустыре лишь с одной целью, объединявшей их всех, - похоронить мою дорогую Аврору. В тот момент я наблюдал за ними издалека. За этими лицемерными людьми, которые не пролили ни единой слезинки, когда дешевый деревянный гроб несли до заранее выкопанной неглубокой ямы, и даже тогда, когда его уже засыпали землей равнодушные рабочие, нанятые какими-то знакомыми в последний момент. Эти лицемеры, подбадривающие друг друга, похлопывали по плечу, вспоминали о моей Авроре только самое хорошее, хотя, скорее всего, просто выдумывали на ходу, так как толком ничего о ней не знали. Все эти люди были лишь косвенно связаны с судьбой девушки. Какие-то дальние родственники, которые если и видели умершую, то максимум перед тем, как закрыли гроб, в лучшем случае в далеком детстве, когда она родилась. Также присутствовали псевдодрузья, которые когда-то учились вместе с Авророй или работали. В общем, публика состояла из личностей, которым было просто не лень посетить такое мрачное мероприятие. Все их эмоции и сожаления были ненастоящими. Не более чем маски, в которые они искусно вырядились под стать мероприятию, но как только оно закончится, они вновь отбросят эти маски на долгие годы и вернутся к обычной жизни, больше никогда не вспоминая о некогда жившей девушке.

Впрочем, я не вправе их винить. Еще когда я был совсем ребенком, мать взяла меня с собой на похороны моего прадедушки, которого я никогда в жизни не видел. Весь ритуал я дергал гостей и пробовал закуски, не понимая, почему все собравшиеся люди такие грустные, хотя я сам не испытывал этого чувства по причине того, что никогда ранее не видел умершего человека. Это так же, как если бы по телевидению объявили о катастрофе: погибают сотни людей, но при этом не испытываешь почти никаких эмоций, так как ты не знал никого из них, отчего не в праве судить, какую потерю понесут их близкие. Сейчас я, к великому сожалению, наконец осознал, что обычно люди чувствуют, когда самый близкий человек погребен в деревянной коробке под толстым слоем земли.

Делаю несколько шагов к могиле и кладу на небольшой бугорок без надгробия белую лилию. Да, я так и не решился приблизиться к собравшимся здесь вчера людям. Почему? Думаю, что боялся их равнодушия, боялся, что оно поглотит меня, и я точно так же, как и они, вскоре забуду об Авроре. А быть может, потому что не хотел слушать их искусственные и неестественные сожаления в мой адрес, эти сочувственные слова, обращенные ко мне с натянутой улыбкой, только раздирали бы свежие раны, делая их всё глубже. Лучи заходящего солнца падают на цветок, отчего тот обретает некую сказочную красоту. Сорванное растение, которому уже никогда не суждено вновь цвести, при этом пока что не потерявшее свою природную красоту. В этом цветы схожи с людьми. Уверен, что сейчас кожа моей любимой такого же белоснежного цвета, как лепестки лилии. Аврора всегда любила эти изящные цветы с приятным запахом. Девушка постоянно связывала вещи с некими значениями, которые порой придумывала сама, но верила в них настолько, словно об этом твердили тысячелетиями все люди мира. Лилия для нее означала легкость, ту самую легкость, когда на носочках она тихонько пританцовывала движения балета, которым занималась в далеком детстве, когда ее покойные родители были ещё живы. Из этого ностальгического воспоминания о давнишнем хобби вытекала ассоциация с теплым и уютным семейным домом, в котором некогда ее встречал свежий ужин и приятная, теплая атмосфера застолья. Также Аврора утверждала, что лилия - самый невинный и чистый цветок, единственный из всех цветов, который не выставляет свою красоту, а дополняет ей окружающий мир.

Да, моя дорогая Аврора всегда любила придавать вещам чрезмерную живость, все в ее прекрасных серых глазах в миг становилось одушевленным, любому предмету, по ее мнению, были присущи некие человеческие качества. Никогда прежде я не встречал людей, которые любили бы мир и все, что создано в нем, будь то творения людей или природы. Она наслаждалась каждым моментом мимолетной жизни, при этом не страшась лика смерти, с каждым днем нависавшем над ней. Аврора всегда умело балансировала на грани. Изящно шагала по тонкому барьеру, отделявшему смерть от жизни, безумие от здравого разума, ее неизлечимую болезнь от сладостных наслаждений сегодняшнего дня.

Думаю, что она сама не заметила, как несколькими днями ранее сорвалась вниз. Хотя не мне судить об этом, но даже когда на четвертой стадии рака головного мозга Аврора всё так же лучезарно улыбалась мне, её улыбка всегда была самым прекрасным зрелищем, я мог наслаждаться ею часами, порой из-за этого я опаздывал на важные встречи или же меня выгоняли с очередной работы, но я ни капли не сожалел. В последние дни жизни Авроры в этой улыбке появилась некая покорность судьбе, но не сожаление или грусть, такие чувства всегда были чужды девушке. Возможно, она лучше любого врача могла бы назвать с точностью час своей кончины, но при этом никогда бы не ответила мне, если бы я спросил об этой дате. Аврора всегда была уверена в том, что подобного рода знания приносят людям несчастье, как и часы. В нашей небольшой квартире не было ни одних часов, разве что кроме тех, что показывались на экране моего мобильного телефона. Аврора обосновывала свою ненависть ко времени тем, что оно создано людьми из жажды самоограничения. Она не хотела самолично запирать себя в этой временной клетке, при этом девушку с трудом можно было бы назвать человеком, который пренебрегает своим временем. Она всегда поднималась с постели, как только первый лучик солнца заглядывал в настежь распахнутые окна нашего дома, а ложилась определенно позже меня. На вопросы о сне отвечала одинаково: «Уверена, что вскоре засну навсегда, надеюсь, что на том свете мне удастся отоспаться вдоволь». Пытаться оспорить это суждение значило бы врать о том, что болезнь не скоро заберет её чистую душу с этого света, а это - явная ложь, мы оба прекрасно понимали, насколько трагично вскоре закончится наша счастливая история любви. Аврора приравнивала ложь к убийству. Пожалуй, единственными, кого она ненавидела, были убийцы и лгуны. Именно поэтому Аврора сразу попросила врачей быть с ней предельно откровенными, какой она была с ними. Девушка сразу же сказала, что мы не имеем средств на лекарства, не говоря уже об операции, после чего тут же встала и покинула кабинет. Если кто-то предлагал помощь или взять деньги в кредит, то Аврора вежливо, но категорично отказывалась, ссылаясь на то, что можно найти этим деньгам более достойное применение, нежели отсрочивать её кончину на несколько месяцев.

Я продолжаю стоять на небольшом холме в лучах заходящего солнца, храня полное молчание в абсолютном одиночестве, которое будет длиться всю мою оставшуюся жизнь. Уверен, что Аврора бы сильно огорчилась из-за моих слов, отчего свела бы свои светлые брови к переносице, и на её ровном лбе появилась едва заметная морщинка. Понимаю, что всё время, пока я нахожусь тут, по моим щекам текут горячие капли солёных слёз. Я был настолько погружён в воспоминания, что даже не обратил на них внимания. Вытираю капли с щёк рукавом рубашки, которую несколько лет назад смогла подарить мне Аврора. Хоть девушка крайне редко могла себе позволить покупки из-за нашего непостоянного материального состояния, но если уж покупала, то настолько качественные и долговечные вещи, что даже спустя годы они выглядели совсем новыми.

Наверное, настало время покинуть эту забытую всеми могилку. Быть может, когда-нибудь глубокие кровоточащие раны, теперь покрывавшие моё измученное сердце, заживут. На моих губах появляется горестная улыбка. Только что я соврал, впервые за все те годы, которые я знал Аврору, - соврал. Нагло налгал самому себе. Что может быть отвратительнее, чем ложь ради успокоения? Неужели смерть любимой настолько изменила меня? Мне вполне ясно, что открытые раны, опоясывающие сердце, никогда не заживут, будет сказочным чудом, если они хотя бы покроются тонкой плёночкой, которая вновь и вновь будет надрываться от любого неосторожного воспоминания о светлом образе Авроры и всего, что с ней связано, будь то даже цветок лилии. И процесс заживления с каждым разом будет начинаться заново, это то же самое, что срывать ещё розовую кожицу с раны, обнажая кровоточащую плоть. Но это лучше, чем равнодушие, да, я готов вдоволь вкусить этого сладко-болезненного мучения, сколько бы оно не длилось, если оно является гарантией того, что я ничего не забуду, что в моих ушах будет всё так же звонко и ясно звучать голос любимой, а перед закрытыми глазами невольно вырисовываться её родные черты, что образ самого близкого человека станет являться в моих снах - единственном месте, где мы вновь сможем быть вместе. Мне всё равно, будь то пережиток прошлого, раны истерзанной души, иллюзии, созданные изнурённым разумом, я готов окончательно сойти с ума, совсем слететь с катушек, как выразился бы мой покойный отец, но я никогда не позволю себе забыть Аврору хоть на мгновение. Пусть эта боль, с каждой секундой всё больше терзающая душу, станет моим вечным проклятием, на которое я сам поверг себя до самой смерти. Сладостные страдания души, которые никогда не кончатся.

Да, я определённо сойду с ума, если этого ещё не случилось, раз подобно клинку палача, я самолично обрекаю себя на такую мучительную моральную смерть. «Такова судьба», - это было одним из самых излюбленных выражений Авроры, на которое она каждодневно ссылалась. Никто не смог бы переубедить её, что есть на свете нечто более могущественное, чем эта самая судьба. Она считала, будто всё в этом грязном мире подвластно року судьбы, а жизнь каждого человека с точностью предопределена ещё в день его рождения. Быть может, именно по причине подобной веры в неизбежность всего, что с тобой случится, она отказывалась от всевозможных вмешательств медицины, имей мы даже средства на это. Девушка была самой ярой фаталисткой из всех людей, которых я когда-либо мог знать. Пожалуй, эта тема являлась единственной причиной разногласия между нами, подобный спор мог длиться часами и днями. Дело в том, что в меру своего скептицизма, я в судьбу, как и в высшее предназначение, не верил, чем порой изрядно раздражал убеждённую в совершенно противоположных вещах Аврору.

Разворачиваюсь и бросаю прощальный взгляд на то место, где навсегда погребена моя любимая Аврора. Навсегда... Это слово эхом отдаётся у меня в голове, подобно смертному приговору. Всем известно, что страшен не сам лик смерти, а те несколько дней ожидания, которые ты будешь дожидаться своей казни, сидя в холодной тюремной камере блока смертников. Неужели это состояния ожидания будет преследовать меня до скончания дней? Вечное одиночество, пустота, поглощающая изнутри, бездна, которая с каждым днём будет становиться всё шире и глубже. Почему от нас всегда уходят самые светлые люди, почему отвратительные монстры, надевшие на себя человеческие маски, продолжают существовать? Следующие мои действия я выполнял словно в тумане, вернее моё тело больше не слушалось здравого голоса разума, который то и дело твердил, даже кричал о том, что это безумие, почти надругательство над мертвым, осквернение могилы, сумасшествие, которое может повлечь за собой необратимые события.

Ангелы читают стих -
Старая любовь не ржавеет -
Солнце показывает мне её лицо -
Старая любовь не ржавеет -
Глубокие шрамы медленно заживают,
Мысли долго сосредотачиваются,
Пока весна не говорит, смеясь:
"Старая любовь не ржавеет"

Я падаю на колени у самой могилы. Судорожно руками раскапываю ее, не обращая внимания на землю, которая всё глубже и глубже входит под ногти, ничто уже не сможет меня остановить, я совершу задуманное, Аврора вновь будет со мной, живой или мертвой, не имеет значения. Благо гроб закопали не так глубоко, только недавно такое пренебрежительное отношение к умершей вызывало у меня волну негодования, но теперь, напротив, сыграло на руку. Не знаю, как долго я разгребал землю голыми руками, но в такие моменты, когда разум полон решимости, а тело наполняется адреналином, начинаешь осознавать всю ничтожную власть времени над человеком, усталость отступает на второй план и вовсе не ощущается. Вдруг мои руки упираются в твердую поверхность. Сначала мне показалось, что это очередной камень, но стоило немного смести песок в сторону, и передо мной уже виднелась деревянная поверхность гроба. Сейчас я как никогда был близок к своей цели.

Дождись меня, любимая, осталась совсем чуть-чуть, и мы снова будем вместе, - шепотом повторял я одни и те же слова, понимая, что ответа на них не последует, при этом продолжая тихо нашептывать их подобно некому заклинанию.

Цепляюсь руками за края гроба, но крышка никак не хочет поддаваться. Резко на меня накатывает волна отчаяния, какое обычно бывает, когда ты почти достиг желаемого, но в последний момент сталкиваешься с преградой, которую не в силах преодолеть. Тут же появляется усталость, отчего руки с каждым разом всё слабее тянут за деревянную крышку. Силы покидают тело так же спонтанно, как и появились в нём. Нет, я не могу, не могу сдаться в такой ответственный момент, а ну, соберись! Возможно, что последний раз в моей жизни мне суждено принимать столь важное решение, нельзя отступать. Я слишком далеко зашёл для человека, который хочет сдаться. В тот момент, когда мои руки только начали отрывать гроб с любимой, я отбросил всякие возможности пути назад. Нужно представить, что это такое своеобразное освобождение её тела, наше воссоединение, словно я теперь имею шанс спасти Аврору. Остановила бы меня такая ничтожная преграда, как тяжеловатая крышка гроба, будь это реальным шансом продлить её короткую жизнь? Разумеется - нет, я бы сделал всё возможное, даже ценой своей собственной жизни. В последнее движение вкладываю все оставшиеся силы, слышу, как с глухим звуком крышка сдвинулась с места. Чувствую сильную боль в кончиках пальцев и понимаю, что столь резким движением повредил ногтевые пластины, отчего теперь из-под них сочилась кровь, смешанная с пылью и маленькими кусочками сухой земли. Однако крышка деревянного вместилища тела без труда поддаётся, благодаря чему я нетерпеливо отбрасываю её в сторону и заглядываю внутрь гроба.

Если не считать мертвенной бледности и некоего выражения вечного спокойствия, застывшего на лице девушки, Аврора вовсе не изменилась. Всё такие же гладкие черты лица, густые ресницы, обрамляющие крупные глаза, которые сейчас были закрыты, светлые слегка волнистые волосы, длинная шея, изящная талия, возможно, что после смерти девушка стала ещё больше похожа на фарфоровую куклу. Аккуратно достаю почти невесомое тело из деревянного гроба, моей любимой не место в этом отвратительном, забытом всеми месте, под слоем сухой земли, в замкнутой коробке из дерева. Подобно ценной и хрупкой реликвии с максимальной осторожностью отношу тело Авроры на заднее сиденье моего автомобиля, кладу её на заднее сиденье и на всякий случай пристегиваю ремнями безопасности, после чего усаживаюсь за руль. Поворачиваю ключи и завожу машину, трогаюсь с места. Теперь мы наконец вернёмся вдвоём в наш тихий и уютный дом, вместе навсегда, отныне нас невозможно разлучить.

Невзирая на прожитое время,
Которое сурово подтачивает памятник,
Будут сердца и годы спустя
Без труда в унисон биться.

На улице уже стемнело, благодаря чему я могу без опасения пронести тело Авроры в дом. Останавливаю и припарковываю машину, через сидение бросаю взгляд на девушку. В полумраке она выглядит так же, как и тогда, когда я смотрел на неё в глубокой ночи, в темноте не различишь, какого оттенка её кожа, благодаря чему мои иллюзии становятся ещё более реалистичными. Иллюзии - это слово, пожалуй, теперь станет одним из основных, если бы меня попросили охарактеризовать мою жизнь. Хотя некому было бы спросить меня об этом. Весь мой круг общения сводился к нескольким замкнутым лицам с работы, думаю, что работникам почтовой службы всегда становится присуще с годами некое недовольство их жизнью и сварливость на всех, кто ещё не растерял способность к радости и мечтательности. Они всегда были приземлёнными реалистами, если говорили, то только по делу, перед ответом долго раздумывали, словно подсчитывая, сколько их энергии уйдёт на ту или иную фразу. В той среде я тоже черствел, по крайне мере, относительно начала карьеры я немало изменился, но стать таким, как те вечно недовольные работники, уставшие от всего, что их окружает, мне не позволяла Аврора. Она вообще всегда воспринимала каждую деталь жизни гораздо ярче, чем даже самый впечатлительный человек. Если девушка смотрела на цвета, то она всегда прибавляла слово «насыщенный», также Аврора очень любила образные, эмоционально насыщенные прилагательные, которые постоянно слетали с её небольших светло-розовых губ.

Понимаю, что сижу в машине довольно долгое время, вновь и вновь вспоминая мельчайшие детали о моей любимой. Подобно пазлам, кусочек за кусочком, я собирал её прекрасный портрет из воспоминаний воедино, пропустить любой мельчайший фрагмент означало бы просвет между деталями, из-за чего она никогда не сможет стать законченной. Выхожу из машины и аккуратно, с некой нежностью, будто боясь разбудить, беру холодное тело Авроры на руки. Прикрываю глаза. Сейчас то самое время, когда мне хочется полностью отдаться завладевшим мной иллюзиям. Стоя здесь, у ворот нашего небольшого домика, который мы удачно выкупили у совсем дряхлой старушки по крайне низкой цене, которая являлась следствием того, что здание нуждалось в ремонте, однако мне всегда нравилось ощущение старости, будь то люди, книги или постройки. Старые люди в любом случае будут мудрее молодых, а чем старее предмет, тем большую историю он хранит. Тёплый весенний ветер прошёлся по моей коже, отчего я осознал контраст между телом возлюбленной и всем окружающим миром. Думаю, что стоит войти в дом. Неспешно подхожу к калитке и поворачиваю ключ, слышу глухой щелчок, дверь со скрипом отворяется.

Кладу изящное тело Авроры на кровать. Наконец я могу немного расслабиться и без страха того, что кто-то увидит, как я тащу труп в дом, рассмотреть её получше, насладиться этой мертвенной красотой, которой присуща некая эстетика, недоступная людям при жизни. Девушка всё в том же белом платье, в котором я видел её в последний раз перед тем, как тело погрузили в тот дешёвый деревянный гроб, только ткань изрядно испачкалась и потрепалась, стоит переодеть возлюбленную в нечто более подобающее. Направляюсь к старому шкафу и отворяю его дверцы. Некоторое время я разглядываю множество одежды, всё это время висевшей в нём, некоторую из которой я даже не видел на Авроре. Для себя она всегда шила одежду сама, объясняя это тем, что предпочитает носить то, во что вложена душа человека, а не работа машины. Да, по мнению Авроры, душа была во всём, что с любовью создавали руки человека. Хоть её талант к шитью был несказанно хорош и годами отработан на практике, девушка почти никогда не продавала свои работы, ссылаясь на то, что не хотела бы раздаривать свою душу «плохим людям», однако она довольно часто отдавала сшитые вещи беднякам или же в детские дома. Я не совсем понимал такой несказанной щедрости, если учесть наше материальное положение, но не смел оспорить решений принимаемых любимой. Достаю из шкафа длинное платье из лёгкой ткани тёмно-красного цвета, это последняя работа Авроры перед её кончиной, которая значительно отличалась от всего того, что девушка шила до этого. Обычно Аврора подбирала светлые и пастельные тона, но как она выразилась: «Я бы хотела, чтобы наш с тобой последний ужин отличался от всех предыдущих, тогда ты запомнишь его на всю оставшуюся жизнь». Ах, если бы она только знала, насколько наш последний ужин будет отличаться от остальных, то точно бы не стала дополнять его необычной для себя вещью.

Возвращаюсь к кровати, на которою я уложил Аврору, держа платье в руках, начинаю аккуратно переодевать девушку. Чуть приподняв её тело и облокотив на спинку кровати, медленно стягиваю тонкое белое платьице, не знаю почему, но мне не хочется его порвать, скорее всего, причина кроется в том, что оно тоже было работой Авроры, только гораздо более ранней. Поочерёдно вытаскиваю хрупкие ручки девушки из рукавов, после чего, наконец, снимаю с неё испачканное пылью и землёй платье. Думаю, что мне следует протереть бледную кожу возлюбленной от пыли, которая сейчас тонким слоем покрывает всё тело Авроры. Направляюсь в ванную. Наполняю небольшой тазик водой, после чего вновь возвращаюсь в спальню. Плавными движениями смоченных рук начинаю протирать холодную кожу Авроры. Возможно, следовало бы использовать мочалку или небольшую тряпочку, смоченную в воде, но я желал прикасаться собственными руками к фарфоровому телу любимой. Теперь она была словно кукла, абсурдно прекрасная и правдоподобная кукла, я больше не позволю никому любоваться этой красотой, отныне Аврора будет только моей, полностью и навсегда. С нежностью протираю каждый сантиметр тела девушки. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как она спит, ведь спящему всегда присуще некое спокойствие, впрочем, сейчас, благодаря полумраку, царившему в комнате, вполне может показаться, что она всего лишь заснула, если не обращать внимания на чрезмерную бледность кожи, отсутствие дыхания и биения сердца, холодность тела, если только закрыть глаза на подобные мелочи.

Закончив с омовением тела, наклоняюсь над головой Авроры и слегка прикасаюсь губами к её лбу. Я часто целовал её раньше, когда она дремала, иногда мне казалось, что в такие моменты девушка слегка улыбалась краем рта, будто вовсе не спала, а ожидала этого самого поцелуя. Перевожу взгляд на губы Авроры. Всё та же застывшая, ничего не выражающая и пустая маска на некогда достаточно эмоциональном и мечтательном лице. Беру в руки алое платье и осторожно натягиваю его на холодное тело девушки, благо, на одежде не было пуговиц и замков, с которыми я провозился бы вдвое больше времени. Теперь осталось лишь надеть на стройные ноги девушки белоснежные колготы, а изящные руки в удлиненные вечерние перчатки, чтобы скрыть чрезмерную бледность конечностей. Извлекаю из шкафа необходимую одежду, стараясь не порвать тонкий материал, натягиваю вещи на безжизненное тело девушки. Теперь только неестественно бледное лицо и глаза, которые уже никогда не откроются, выдают принадлежность Авроры к миру мертвых.

Осторожно поднимаю тело с кровати и несу на кухню, где ногой отодвигаю один стул и усаживаю на него возлюбленную. Голова тут же безвольно падает вперед, но, не отчаиваясь, я возвращаю её в исходное положение и облокачиваю об спинку стула. Настало время приготовить романтический ужин на двоих и украсить стол. Открываю пустующий холодильник, у нас никогда не было средств на обычные продукты, не говоря уже о высококачественной еде, да и готовить никто особо не умел. Нет, если бы я только просил, то Аврора в миг сделала бы любое блюдо, подала, аккуратно выложив на тарелке и украсив приправами. Но воспользовался таковой возможностью я всего раз за нашу совместную жизнь, этого раза мне хватило на то, чтобы осознать всю ненужность такого глупого, дорогостоящего и отнимающего так много времени излишества. Разумеется, имей мы миллионы и личного повара, для которого приготовление явшеств было бы каждодневной работой, я бы не стал отказываться от подобного рода пиршеств. Однако заставлять Аврору, настолько далёкую от бытовых проблем и реальной жизни, вечно погружённую в поток воспоминаний, с мечтательным и немного задумчивым выражением лица, я не собирался. Такие повседневные занятия напрямую противоречили природе девушки, которая от простой жизни начала бы медленно увядать, подобно некогда сорванному прекрасному цветку. А смотреть на подобную медленную смерть тонкой и чувственной души любимой было бы для меня верхом возможного на тот момент мучения.

Из холодильника достаю еду быстрого приготовления, именно она составляла наш повседневный рацион наравне с крупами и всем тем, что можно просто залить кипяченой водой, тратя минимум времени. На упаковке нарисованы небольшие куриные котлетки. Не особо долго размышляя, открываю их и ставлю на несколько минут в микроволновку. Вскоре слышу сигнал, оповещающий о готовности пищи, тут же достаю еду и раскладываю её на две заранее вытащенные черные тарелочки, ставлю их на стол. Наливаю в бокалы красное вино, завершающим штрихом романтического ужина становятся несколько маленьких свечек, от которых исходит едва различимый аромат розы.

Сажусь за стол и медленно разрезаю второпях приготовленное блюдо. В животе тут же предательски урчит, напоминая о том, что я не брал в рот и кусочка еды с момента смерти Авроры. Какое-то время в моей голове царствовала мысль, что было бы не так уж и плохо умереть от голода, однако я быстро отбросил её в сторону. Аврора всегда говорила, что желает для меня лишь самого лучшего, несмотря на то, что она знала свою судьбу, знала, какая участь настигнет нашу любовь, знала, что смерть не щадит никого, напротив, в большинстве случаев забирает с грешной земли самых замечательных и добрых людей, которые за свою жизнь не сотворили ни единого зла близкому своему. Быть может, что там, по другую сторону жизни, людям открываются врата, ведущие на земли вечного покоя, разве подобное нельзя назвать настоящим облегчением после того, как поживёшь несколько лет в самой пучине грязного и прогнившего насквозь мира? Думаю, смерть неспроста забирает самых лучших представителей людского рода, они слишком выделяются из общей картины жестокости, эгоизма и прочих отвратительных качеств, в той или иной степени присущих каждому из людей. Моя любимая желала, чтобы я имел долгую жизнь. Нет, она никогда не заикалась о счастье, понимала, что после её кончины я больше не смогу вновь быть счастливым, а как я уже упомянул ранее, Аврора не переносила лжи в любой её форме, будь она даже ради утешения обречённого на вечные страдания сердца. Совершенно не замечаю того, как моя тарелка оказывается пустой, а порция Авроры остаётся такой же нетронутой. Встаю со стула, в одной руке поднимая бокал с вином. Обычно моя любимая долго рассматривала содержимое бокала, осторожно покачивая его своими тонкими пальчиками, она никогда не выпивала напиток полностью, а лишь прикасалась к нему губами, после чего отставляла в сторону до следующего момента, когда потребуется поднять бокал. Думаю, что эти движения она делала чисто символично и если бы не длинные речи, которые я любил растянуть на несколько минут, в течение которых незаметно для себя самого выпивал всё содержимое, то, скорее всего, Аврора вообще не притрагивалась к алкогольному напитку.

Моя любимая Аврора, - первая пауза и небольшой глоток напитка с ярко выраженным виноградным вкусом, - родись я на свет со знанием того, что ты так скоропостижно покинешь меня, то с самых первых лет, как мои ноги начали твёрдо стоять на земле, я приступил бы к поискам тебя. Год, месяц, день, час, будь то любая единица времени, даже самая крошечная и незначительная, но проведённая в твоём обществе, когда воздух наполнен прекрасными чувствами, как любовь между двумя людьми, которые больше совершенно не замечают окружающего мира. Моя нежная Аврора, с того самого момента, когда я лишь впервые уловил взгляд твоих светло-серых, словно затянутых утренним туманом, глаз, я осознал, что влюбился. И то была совсем не свойственная всем моим ровесникам временная влюблённость, которой обычно страдают все в свои семнадцать лет, то было самое настоящее чувство, прожигающее каждую клеточку моего тела, подобно пламени в моём никогда не любившем до этого по-настоящему сердце, это чувство разгоралось с каждой секундой нашего случайного знакомства. Ты скажешь - судьба, в данной ситуации не смогу оспорить этого факта, - опустошаю бокал до дна, - Черт, сейчас мне только двадцать девять, все эти годы, целые двенадцать лет, я жил только ради одного единственного чувства, испытываемого к тебе, любимая, - хватаю холодную руку Авроры и прислоняю её к своей груди, - поверь, даже сейчас, когда ты мертва, а я так эгоистично по отношению к тебе продолжаю существовать в этом грязном мире. Одинокий, потерявший всё самое ценное, почти сошедший с ума, но при этом всё равно испытывающий магнетическую привязанность и любовь к тебе, Аврора, я существую, - наклоняюсь и целую девушку в холодные приоткрытые губы, - я никогда не перестану любить тебя, даже смерть не сможет помешать мне сделать этого.

После столь проникновенного и глубокого монолога я почувствовал сильную усталость, подобно огромной штурмовой волне, появившейся почти из неоткуда, но накрывшей меня с головой. Порой мне казалось, словно слова могут отнимать гораздо больше сил, чем физический труд, разумеется, если вкладывать в эти самые слова частичку себя, своей души и чувств, если слова идут от самого сердца, тем самым обнажая его перед тем, к кому они были обращены. Тушу свечи, с которых медленно стекающий воск уже начал капать на стол. Вновь подхватываю тело Авроры и переношу его в спальню. Не переодеваясь, ложусь рядом с ней. Сейчас я слишком вымотался, чтобы продолжать наш совместный вечер, да и в планы входило встать как можно раньше, когда большая часть людей спешит на работу или ещё даже не выходит из загадочного и искажённого мира сновидений. Едва моя голова коснулась подушки, а веки сомкнулись, отчего перед глазами воцарилась кромешная тьма, я погрузился в глубокий сон без сновидений.

Две души бьются в груди:
Одна - любовь, другая - разочарование.
И я хочу когда-нибудь быть счастлив,
Должна одна из них умереть.

Навязчивый рингтон на телефоне оповещает меня о том, что сейчас наступило утро. Пять часов утра, то самое время, когда на улицах царит полумрак, а над дорогами простирается туман. Пожалуй, это единственный промежуток времени, когда улицы нашего маленького городка почти пустовали, отчего приобретали совершенно иной вид, нежели при палящем дневном солнце и множестве людей, постоянно куда-то спешащих. Я был из тех, кто презирал спешку в любой её форме, конечно, порой не самое лучшее качество для жителя современного мира, где всё такое быстрое, а каждый человек постоянно спешит, обосновывая это тем, что экономит своё время или же хочет выполнить как можно больше поручений. По мне так, подобная спешка не только утомляет, но и быстрее приближает к старости. Когда начинаешь что-то экономить и ограничивать себя, будь то время или деньги, то резко возрастает потребность в этом, людям свойственно желать того, на что они ставят жесткие табу, запретный плод сладок. Я никогда не спешил, не ограничивал себя в желаниях и как ни странно, именно благодаря этому ничего толком не хотел. Вернее, абсолютно всем, что требовалось от жизни для счастья, - являлась Аврора, остальные понятия утратили свою ценность, подобно забытой валюте, потеряли всякую значимость, всё казалось для меня слишком временным и ненужным. Только лишь любовь к моей прекрасной Авроре, которая с каждым днём приобретала всё новые краски, насыщала своей разнообразностью мой скудный эмоциональный спектр, она являлась единственным, что делало меня счастливым каждый день. Подобное слишком хорошо для обычного человека, счастья в жизни не должно быть много, иначе оно теряет свою ценность, иначе перестаёшь гнаться за этим сладостным мгновением, так как считаешь его постоянным. Быть может, смертельная болезнь возлюбленной была лишь расплатой за то счастье, которое я впитывал в себя каждой клеточкой своего тела на протяжении двенадцати лет.

Встаю с кровати и внимательно всматриваюсь в бледное лицо Авроры, словно надеясь, что ещё немного, и она откроет глаза, будто всё случившееся было лишь кошмарным сном, и на её лице вновь промелькнёт лёгкая улыбка. Девушка всегда чуть улыбалась во сне, но при этом почти никогда не могла вспомнить, что именно ей снилось. Сны... Что может быть более искаженным и отражающим человеческую душу, терзающие её проблемы и мысли, чем этот искусственный мир. Мог бы мир снов полностью заменить мне реальность? Возможно ли испытывать во сне настолько же сильное чувство любви, как если бы я вновь встретился с Авророй. Качаю головой, понимая, что мало того что сны невозможно подбирать по собственным предпочтениям, так ещё они мне снились крайне редко, все сны, с самого детства, я мог буквально пересчитать по пальцам. Вчерашний приступ необоснованной надежды отступает с каждым новым лучом восходящего солнца. Я, понимаю насколько абсурдно и глупо было моё недавнее желание продолжать жизнь с возлюбленной, словно бы ничего не случилось, а она вовсе не умирала. Это невозможно даже не из-за нарушения всех моральных и этических норм, принятых в обществе, а хотя бы по веской физической причине. Вскоре начнется гниение трупа, квартиру заполнит отвратительный запах девушки, от которой до этого исходил лишь нежный цветочный аромат. С каждым днем фарфоровое тело Авроры будет гнить и разлагаться, каждый взгляд, брошенной мной на неё, будет напоминать о случившейся смерти и невозможности продолжения прежней жизни. Думаю, что у меня имеется только один шанс, шанс, который даруется лишь единожды в жизни. Раз и навсегда покончить со всем.

Быстро собравшись и взяв тело Авроры, спускаюсь вниз по лестнице. Как же жажда воссоединения с любимой может изменить человека. Лишь недавно я презирал каждого, кто хоть куда-то спешил, а теперь сам уподобляюсь этим людям. На улице приятная утренняя прохлада, туман всё ещё окутывает небольшие двухэтажные домики моего бедного района. Осматриваю дом, где я провёл самые счастливые годы своей жизни, небольшой садик, который вполне можно назвать заброшенным и диким, так как к нему ни разу не притронулась рука человека. Моё мнение всегда было непоколебимым, природа должна быть дикой и никак иначе, люди не должны пытаться приручить столь буйную стихию. Именно в этот момент я ощущаю какую-то лёгкость и вседозволенность. Когда тебе известна неизбежность смерти, то больше ничто не может управлять тобой, только в подобные моменты человек может стать по-настоящему свободным. Быть может, именно по этой причине Аврора всегда была так беззаботна, далека от реальных забот. Она напоминала небольшую птичку, порхающую между деревьев в садике, вроде имеет полною свободу и контроль над своей жизнью, однако не стремится покинуть уже ставшие родными места. Я никогда не привязывался к определённым людям и местам, все они были подобны бумажным декорациям в моей жизни. Красивые, идеально дополняющие общую обстановку, но при этом совершенно ненужные и временные, их несложно воссоздать заново, вырезать новые фигурки. Даже сейчас, когда понимаю, что в последний раз вижу родной город, свой дом, соседей, имена которых я так и не смог запомнить за их ненадобностью, то не могу сказать, что меня одолевает даже малейшая тоска. Лишь лёгкость, свобода и равнодушие ко всему окружающему, кроме холодного тела, которое я сейчас держу на своих руках.

Аккуратно укладываю тело Авроры на переднее сиденье машины и пристегиваю её ремнем. Некоторое время молча любуюсь мертвенной красотой мой любимой в лучах слабого утреннего солнца. Какой бы она ни была, живой или мертвой, Аврора всегда будет для меня самым прекрасным созданием. Сажусь за руль машины, поворачиваю ключ зажигания и завожу мотор. Машина трогается с места в нашу последнюю, финальную дорогу. Сейчас осторожные лучи скользят по мертвенно-бледной коже девушки, её лицо выглядит совсем как у фарфоровой куклы с закрытыми глазами, волнистые волосы спадают на плечи и слегка шевелятся от потоков прохладного ветра, проникающего в салон машины через чуть приоткрытое окно, ресницы девушки, как и брови, стали ещё светлее, чем при жизни, отчего она отдалённо напоминала альбиноса. Её новая красота была холодной, в ней не ощущалось жизни, которую ранее источала Аврора. Не замечаю, как автомобиль уже мчится почти на полной скорости по причине того, что я всё это время не отпускал педаль газа. Поднимаю руки от руля. Если кто-то спросит: «Страшно ли умирать?», я непременно кивну головой в ответ, но если этот же человек задаст второй вопрос: «А если ты потерял в этой жизни самое ценное, что когда-либо имел?», то мой ответ будет отрицательным. Кладу руку поверх холодной ладони возлюбленной. Кажется, словно в этот момент время тянется нарочито медленно или вовсе замерло. Последние минуты своей жизни я всматриваюсь в белоснежное лицо любимой, после чего, не отпуская её ладони, сам закрываю глаза. Скоро мы вновь воссоединимся, моя дорогая, на этот раз навсегда. Спустя мгновение машина срывается в обрыв. Секунды перед смертью, в которые я ощущаю свободный полёт и холодное прикосновение мёртвого тела самого ценного для меня человека.

Я всегда буду любить тебя, Аврора, - едва слышно шепчу я.

Примечания:

В тексте использован перевод песни Hämatom – Alte Liebe rostet nicht.